Версия для слабовидящих
Государственное автономное учреждение культуры Ярославской области
Угличский государственный историко-архитектурный и художественный музей
8 (800) 2507317
Евгений Лиуконен
В продолжение цикла публикаций по истории местной прессы рассмотрим некоторые эпизоды деятельности газеты «Угличская мысль», выходившей в 1911-1913 годах. Биография этого периодического издания, подобно другим местным газетам начала ХХ века, кажется краткой лишь на первый взгляд. Насыщенная кипучей общественной деятельностью и множеством разнообразных событий эпоха отечественной истории придаёт изданиям огромное значение. В лёгкости слога, ярком динамизме и авантюрном свободомыслии можно отыскать ключи к пониманию того судьбоносного времени.
18 марта 1912 года в газете вышла статья, озаглавленная «Санитария господина Норова». В ней сообщалось: «Внимание горожан, толпившихся за последние дни на набережной Кремля, было привлечено следующим явлением: Ряды подвод, нагруженных грязным, вонючим льдом, сколотым, вероятно, с улиц, жидкой грязью и навозом, тянулись в Кремль со стороны Казанского спуска и Соборного моста. Всё содержимое подвод вываливалось на берег садового пруда, давно уже предназначенного Управой к засыпке. В своё время, по настоянию бывшего угличского исправника А.Н. Степанова, засыпка пруда производилась исключительно строительным мусором. Но то было при г. Степанове, при г. Норове пруду грозит участь не столько быть засыпанным, сколько превратиться в грязную, вонючую клоаку. И это в Кремле, рядом с угличскими святынями, в Городском саду, на месте единственного гуляния угличан!
Некоторые из возмущённых горожан подходили к прогуливающемуся на берегу исправнику и просили у него распоряжения прекратить вывозку нечистот. Но одни получили в ответ… молчание, а другим же г. Норов отвечал, что «высохнет – и ничего не будет». Своеобразные у г. Норова взгляды на санитарию!»
Нетрудно догадаться, что столь едкие слова были обращены против небезызвестного уездного исправника Николая Дмитриевича Норова. Он, в свою очередь, не остался в долгу и на следующий же день направил объёмный рапорт ярославскому губернатору графу Д.Н. Татищеву:
«Представляя при сём вырезку из газеты «Угличская Мысль» под заглавием «Санитария Г. Норова», имею честь объяснить следующее: в Городском саду действительно существует пруд, который по своему безобразию предназначен городским самоуправлением к засыпке. Засыпка этого пруда тянется много лет. По примеру прошлых лет Городская Управа обратилась ко мне с ходатайством о разрешении продолжать засыпку пруда, при условии, что туда будут сваливаться строительный материал и засохшая грязь с улицы, которая, засохши, обратилась в землю. Во избежание каких-либо вредных последствий или порчи воздуха, как об этом пишет газета, городским головой и мной было решено пруд, по окончании засыпки описанным выше материалом, засыпать известью и песком. Что же касается заметки о том, что якобы горожане подходили ко мне, во время моей прогулки, с просьбой прекратить засыпку пруда то это – ложь: никто ко мне не подходил и ничего не говорил. При этом считаю нужным доложить Вашему Сиятельству, что появление на страницах «Угличской Мысли» заметок, направленных против меня, стало явлением заурядным и является как бы местью со стороны редакции.
Редакцию газеты «Угличская Мысль» составляют два лица, а именно: мещанин города Углича Алексей Николаев Мехов, человек не получивший никакого образования, полуграмотный, сын мелкого торговца, и дворянин Владимир Иванович Милевич, бывший воспитанник Череповецкого реального училища, высланный в 1909 году под надзор полиции в город Углич и окончивший срок надзора в июне 1911 года. Ранее было принято, что названные Мехов и Милевич имели свободный доступ в Полицейское Управление и получали всю хронику происшествий, заполняя ею всю газету. «Угличская Мысль», заполненная местной хроникой, сравнительно хорошо распространялась среди жителей, как местных, так и уездных и тем давала возможность существовать Мехову и Милевичу. Приняв должность угличского исправника, я обратил внимание, что хроника, получаемая из Полицейского Управления, редакцией газеты искажается и ей придаётся нежелательная тенденция к возбуждению одной части населения против другой. Ознакомившись ближе с нравственным и политическим уровнем Г.Г. Мехова и Милевича, я не нашел возможным допускать их во вверенное мне Полицейское Управление за хроникой. Лишённая хроники газета потеряла интерес среди жителей и число подписчиков свелось на незначительную цифру. Неспособные к какому-либо труду Мехов и Милевич, желая поддержать своё существование, стали заниматься шантажом, – грозя более крупным фирмам прохватывать их в газетах, стали требовать помещения объявлений этих фирм на страницах «Угличской Мысли».
Нашлись фирмы вроде торгового дома «Поснов с с-ми», которые не хотели в начале помещать своих объявлений, но вынуждены были сделать это, так как стали появляться статьи в газете, нежелательные для них. Затем Мехов и Милевич стали заниматься отдельными выпадами против более состоятельных обывателей гор. Углича и его уезда, обливая их грязью и клеветой на страницах своей газеты. Несколько таких дел имеется против редактора Мехова в производстве Кашинского окружного суда; как, например, известны мне два дела по жалобе священника Троицкого и одно по жалобе купца Мозжухина. Оба эти лица – люди состоятельные, пользуются большой популярностью и уважением среди сограждан.
Кроме этого, редакция газеты решила приняться за монастыри и их настоятелей. С намеком на получение денег был Милевич у настоятеля местного Алексеевского монастыря о. Пталомея. Поводом к тому послужило следующее: о. Пталомей бывший православный миссионер, приехавший из Америки, в гор. Угличе познакомился с вдовой директора фабрики Елизаветой Гоберт, с которой его сблизило знание последней Америки и английского языка; на этой почве у них завязалось знакомство и Гоберт стала главной благотворительницей церкви монастыря. Мехов и Милевич, зная, что о. Пталомею нежелательно фигурировать на страницах газеты, стали намекать ему, что пропечатают и даже как-то появилась заметка про о. Пталомея, сравнимая его с Илиодором.
Кроме вышесказанного, считаю долгом донести Вашему Сиятельству, что Милевич не может мне простить и то, что он всё хотел под всякими предлогами втереться на службу в полицию; хотел поступить письмоводителем к бывшему полицейскому надзирателю Некрасову, но я это не разрешил; затем предлагал мне свои услуги как тайного агента, но и тут потерпел фиаско, так как от его услуг я уклонялся. Страшное озлобление со стороны Мехова и Милевича против меня вызвал наложенный Вашим Сиятельством на редактора Мехова штраф в двести рублей за помещённую статью о голодающих, автором которой являлся Милевич: виновником этого штрафа они почему-то считают меня. Ввиду вероятности появления ещё одной раздутой статьи, направленной против меня, я счёл своей обязанностью довести до сведения Вашего Сиятельства о тех отношениях, которые создались у меня благодаря моему служебному положению с Милевичем и Меховым и представить настоящий рапорт на усмотрение Вашего Сиятельства»
Здесь мы вновь сталкиваемся с малоизвестными сторонами местной прессы, которые, несмотря на явную тенденциозность рапорта исправника, вполне могут быть правдивы. Всплывает на поверхность и возможная подоплёка «двигателя торговли» – печатавшихся в газете рекламных объявлений. Возможно, регулярное размещение объявлений оказывалось для местных фирм делом отнюдь не добровольным и не всегда коммерчески обоснованным. Становится понятной и одна из подоплёк нападок на духовенство, – как и от фирм, требование отступных платежей.
Опасения Н.Д. Норова были небеспочвенны. 19 апреля выходит статья «Неотдание чести… и разъяснение», где повествуется о том, что недавно на Соборном мосту уездный исправник встретил писарей местной воинской команды и потребовал у них отдания себе чести. Писари отказались, объяснив, «что, согласно устава о внутренней воинской службе, нижние воинские чины не обязаны отдавать честь исправникам, не имеющим военного чина». «Результатом этого инцидента был приказ по полиции, запрещавший чинам местной воинской команды доступ в городской сад во время музыки и требование, предъявленное владельцу кинематографа «Волшебные Грезы» в том, чтобы места для воинских чинов были ограничены первыми (от экрана) скамьями».
Исправник в тот же день составил опровержение для газеты. Правда, описанные там подробности инцидента оставляет далеко позади вполне умеренный текст статьи. Касательно якобы изданного приказа об ограничения доступа в Городской сад и кинематограф он полагал, что редакции до этого нет никакого дела. Всё перечисленное было изложено и в рапорте губернатору 20 апреля, где Н.Д. Норов утверждал, что господа Мехов и Милевич подрывают его служебный авторитет.
Неизвестно, имело ли это дело прямые последствия, но 3 мая 1912 года выходит очередной номер газеты, а 8 мая следует постановление ярославского губернатора подвергнуть в административном порядке редактора-издателя газеты «Угличская мысль» мещанина Алексея Николаева Мехова денежному штрафу в размере трёхсот рублей с заменою штрафа, в случае несостоятельности, арестом на два месяца – за содержание статьи под заглавием «Я тоже кое-кто», «в коей описывается саботаж как одно из самых действительных средств борьбы рабочих с капиталистами-предпринимателями».
В дополнение 12 мая следует запрос уездному исправнику – уплатил ли Мехов двухсотрублёвый штраф или отбыл арестное заключение по предыдущему постановлению от 4 декабря 1911 года? Также губернатор телеграфирует: «Немедленно арестуйте редактора Мехова. Случае уплаты штрафа полностью можно освободить». Из последующей переписки выясняется, что штраф 1911 года был уплачен вовремя. По поводу нового взыскания А.Н. Мехов 12 мая сообщил, что новый штраф в настоящее время уплатить не может. Но в итоге, просидев под арестом сутки, внёс 300 рублей в Угличское уездное казначейство.
Можно отметить, что «Угличская мысль» была едва ли не единственной местной газетой, столь остро конфликтовавшей с властями. В чём причина? В общем оппозиционном настрое прессы начала ХХ века? Возможно, дело и в личности исправника Н.Д. Норова, явно не ладившего с общественностью. Ему довелось занимать должность до Февральской революции, сложив полномочия вместе с другими полицейскими чинами.
