Евгений Лиуконен
Учебные заведения, располагавшиеся в XIX веке на перекрестке Петропавловской и Вознесенской улиц (9 Января и Первомайской) оставили след в жизни многих угличан. Для городских обывателей мещанского и купеческого сословий Приходское и Уездное училища являлись важнейшими, а в большинстве случаев единственными учебными заведениями. С тем местом неразрывно связаны имена Ф.Х. Кисселя, Н.И. Свешникова, В.И. Калашникова, философа Н.Ф. Федорова. С тех пор прошло более полутора веков и реальность тех лет большей частью забыта.
Наряду с ними в истории данной территории запечатлено имя еще одного великого человека – ленинградской поэтессы Ольги Федоровны Берггольц (1910-1975), в годы Гражданской войны, с июня 1918 по начало мая 1921 года, с матерью и младшей сестрой жившей в Угличе. Значительную часть этого периода (с весны 1920 года) они квартировали в кельях Богоявленского монастыря. Это было здание церкви «Достойно есть», на первом этаже которой находились жилые помещения, а рядом располагался келейный корпус.
Все тоже место с насыщенной многомерной историей. Правда, в восприятии О.Ф. Берггольц оно приобрело совершенно иное значение – исключительно как архаичный древний монастырь. Представителям столичной интеллигентской семьи, вероятно, мог быть ближе и понятнее образ учебных заведений, но по прошествии более сорока лет им едва ли было известно о долговременном расположении непосредственно на месте их вынужденного проживания Приходского и Уездного училищ.
О годах, проведенных в Угличе, по итогам зрелого восприятия ставшем дорогим сердцу городом детства, О.Ф. Берггольц оставила проникновенные воспоминания в автобиографических повестях «Углич» (1931) и «Дневные звезды» (1959):
«Мы жили то на одной, то на другой улице в разных домах, но дольше всего по ордеру горкоммуны в келье Богоявленского девичьего монастыря; это было наше последнее жилье в Угличе. Наш корпус был самым дальним, угловым, он стоял в конце монастырской стены, близ дремучего садика, над глубоким, притаившимся под огромными липами прудом, а в школу мы иногда ходили не по улице, а по темному коридору в толстой каменной монастырской стене. Ходить по этому коридору было страшно, зато в оттепель не промокали валенки. А школа помещалась в том же монастыре, на другом конце, в красном кирпичном здании, которое раньше называлось «покоями» и стояло прямо напротив высокого белого собора с пятью синими главами, и главы были усыпаны крупными золотыми звездами.
Мы прожили в келье лето, осень и зиму, — главное, зиму двадцатого года… Ух, какие это были медленные, ледяные вечера, с вонючей слепой коптилкой
А мама по вечерам уходила в нашу школу на работу, в ликбез, где старухи учились читать, как маленькие, и мы оставались одни, запертые в сводчатой морозной келье. Угрожающе ревели колокола, чернели полукруглые окна, поблизости было кладбище с могилами каких-то старцев».
В ее восприятии это был проникнутый древностью внушительный монастырь – с тяжелыми темными сводами, гулкими коридорами, крепкими стенами и воротами. От облика местности и строгого уклада так и веяло седой стариной. Но в действительности в обители все, кроме Смоленской церкви, было не старше XIX века. Храм иконы Божией Матери «Достойно есть», в кельях при котором довелось жить, был возведен лишь в 1886-1888 годах – за тридцать лет до их прибытия. Школа, где довелось учиться – в 1895-1898 годах. Но сама атмосфера древнего города с многовековыми устоями и традициями, монументальный образ обители могли внушать почтение. Могло показаться, что все таковым было многие века.
Одним из основных объектов восприятия стало здание школы на территории Богоявленского монастыря: «Наша школа помещалась в хоромах монашек. Толстая стена с проходом, гулким, как труба, окружала девичий монастырь. Калитка отворялась беззвучно. Мимо главного храма коричневая тропка вела к суровому древнему зданию в два этажа. В нижнем этаже бытовал детский дом. Во втором этаже по обеим сторонам продолговатого коридора лепились классы-кельи, где двери и окна были полукруглы, и по углам все еще стоял вековой запах ладана».
Напомню, что здание было построено в 1895-1898 годах – ему в действительности было немногим более двадцати лет. Вполне новое и современное для рубежа 1910-20-х годов. Оно было возведено на пожертвования известного благотворителя Иннокентия Михайловича Сибирякова и являлось келейным корпусом. В здании помимо келий размещалась церковно-приходская школа, возможно, также гостиница для богомольцев. В подвальной части с северной стороны находилась хлебопекарня с квасной. Отапливался корпус 33 изразцовыми голландскими печами. Были также 3 кирпичных русских печи и 1 подтопок с котлом. Внутри для освещения коридоров устроены 19 малых просветных окон. Можно догадаться, что это здание школы № 2, расположенное почти в центре территории монастыря – рядом с Богоявленским собором. В послереволюционные годы оно первым было отторгнуто у обители. Начало использования по новому назначению – некий переходный этап – как раз застала и описала Ольга Берггольц. Огромное краснокирпичное здание, несомненно, производило сильное впечатление. Если верхний этаж был отведен под учебные классы, то расположенная в полуподвале хлебопекарня могла служить школьной столовой. Также возможно, уже тогда у монастыря была отторгнута и трапезная, размещавшаяся на первом этаже настоятельского дома.
Построенная в 1886-1888 годах на северо-западном углу территории обители церковь иконы Божией Матери «Достойно есть» с прилегавшим небольшим келейным корпусом, составляла изолированный комплекс зданий, именовавшийся Киновией. Именно там довелось проживать Ольге Берггольц:
«Мы переехали в тот же девичий монастырь, на один из многих его дворов, в келью, где окно не открывалось, а подымалось немного снизу, – так древен был монастырь. Теперь я жила близко от школы и могла бегать туда по коридору в стене монастыря, гулкому и глухому. Там был вековой сумрак, сумрак первых дней монастыря; свет проникал сквозь редкие и узкие бойницы со стороны, обращенной во двор; стена шла чуть не полверсты, оберегая монастырь с двух сторон, южной и восточной».
Описания позволяют предположить, что квартира была на нижнем этаже храма, где изначально размещались две кельи. Только там могли быть своды и полукруглые окна. Чрезвычайный интерес представляют протяженные коридоры-галереи вдоль каменных стен ограды монастыря. Они могли составлять удобные переходы между зданиями, – правда, о них отсутствуют иные сведения. Нет ни упоминаний в документах, ни каких-либо следов. Тот уничтоженный мир прошлого был значим и самоценен, а потому не стоит удивляться, что он нашел отражение в сознании творческого человека:
«…И вот, уже в молодости, в тридцатых годах, темное, бедственное жилье времен детства и гражданской войны — эта келья, этот угол монастырского двора с могучими липами и, главное, высокий, белый пятиглавый собор напротив школы, — все это стало мне почему-то сниться как место чистейшего, торжествующего, окончательного счастья».